– Встретимся попозже, Дэйв, – сказал Джулиан и вышел из комнаты.

В ночных кошмарах Дэвида гораздо больше, нежели сам сон, ужасал момент пробуждения. Во сне он какой-то частью сознания все-таки понимал, что спит и когда-нибудь да проснется. А настоящий ад начинался уже после того, как Дэвид просыпался. Он понимал, что больше не спит и ему некуда бежать, негде укрыться от своих мыслей и чувств.

Теперь же Дэвид изо всех сил пытался представить себе, что сейчас он спит и вскоре проснется, чтобы сбежать из кошмара в реальную действительность, которая все-таки менее ужасна, – уж с ней-то он справится. Но, увы, он понимал, что все происходит наяву и это ад. Самый отдаленный, самый темный уголок ада, где отчаянию нет предела.

Дэвид подумал, станет ли ему хоть немного легче, если он увидит Чарльза. Ребекка, видимо, сейчас беседует с графом, а потом будет с Джулианом. Вряд ли ее можно сейчас застать в детской комнате. Дэвид вышел из библиотеки и стал подниматься по лестнице в детскую. Ноги его словно были налиты свинцом.

* * *

Стало холодно. Очень холодно. Над землей нависло свинцовое небо, и дул свежий, пронизывающий ветер. Ветви кустов роз, засохшие и ломкие, выглядели удручающе. Было почти невозможно представить себе, что всего лишь через несколько месяцев они оживут и на них распустятся роскошные цветы.

Ребекка никогда не видела цветущих роз в своей собственной беседке.

Это не ее беседка.

Это беседка Дэвида.

Она сидела в «Беседке среди роз» в Крейборне, укутавшись в плащ, который никак не защищал ее от порывов ветра. У нее болели горло и грудь. Ей хотелось плакать, но она не могла. Ни сейчас, ни ночью. Но с чего бы ей хотеть плакать? Ведь Джулиан остался жив и вернулся домой.

Ребекка сознательно пыталась удержать радостное настроение. И действительно радовалась. Ее радость напоминала переливающееся через край бокала пенящееся вино. И в то же время Ребекка ощущала острую тоску. Эти два противоположных чувства просто захлестывали ее. Было тяжело дышать. Казалось, она вот-вот сойдет с ума.

Кто-то вошел через арку беседки и тихо сел рядом с Ребеккой. Она повернула голову. На плечо ей легла рука свекра. Нет, теперь он уже не свекор. Ребекке захотелось прижаться к нему, обнять его, но она не решилась.

Это как-то неудобно. Да и зачем искать утешения, если никто не в состоянии ее утешить?

– Епископ только что уехал, Ребекка, – сказал граф. – Церковь намерена объявить твой брак с Дэвидом действительным со дня вашей свадьбы и до вчерашнего дня. Брак был законным. Нельзя предположить, что кто-либо из тех, кого это касалось, мог знать о наличии препятствия для его заключения. Ты не повинна в двоемужии.

Порывы ветра усилились, но Ребекка не почувствовала холода.

– А Чарльз – законное дитя, – продолжал граф. – Он плод того брака, который имел силу в момент зачатия ребенка и его рождения.

Ребекка задумалась о том, будет ли у нее когда-нибудь собственная беседка, столь же прелестная летом, как и эта, в которой она сейчас сидит. Раньше здесь росли деревья. Не испортилась ли из-за этого почва? Не важно, все равно это не ее беседка. Она принадлежит Дэвиду.

– Надеюсь, выводы епископа кажутся тебе убедительными, – сказал граф. – Джулиан так счастлив, что вернулся домой, Ребекка. Это воистину чудо.

– Да, – согласилась она. – Я так и не смогла поверить до конца в его смерть. Ведь я сама не видела его труп, не видела его могилы. Для меня это так и не стало правдой. Я лишь ощущала боль. И пустоту.

– Теперь он дома, – ласково промолвил граф. – Вы сумеете вместе восполнить все потерянное за эти годы.

– Да.

– Он очень любит тебя, Ребекка.

– Да. – Снова почувствовав холод, она плотнее закуталась в плащ. – И я люблю его, папа. Я всегда любила одного Джулиана – всегда, сколько себя помню. Мысли о Джулиане всегда для меня связаны с весельем, смехом, солнечным светом. А теперь он дома. Он вернулся ко мне.

– Ты будешь счастлива, Ребекка, как только оправишься от потрясения, – сказал граф неожиданно мрачным голосом.

– Я счастлива, – сказала она. – Да, папа.

Но почему же так тяжко у нее на душе?

– А Дэвид? А Чарльз?

– Дэвид завтра возвращается в Стэдвелл, – ответил он. – Будет лучше, если он оставит тебя вдвоем с Джулианом. Если Дэвид здесь задержится, вам гораздо тяжелее. – Он помолчал, затем потрепал ее по плечу. – Чарльза он возьмет с собой.

Радость от возвращения Джулиана внезапно снова испарилась. «Чарльза он возьмет с собой». Чарльза! Ее дитя. Ее солнышко.

Чарльз – сын Дэвида, а Ребекка больше не является женой Дэвида. Мать Чарльза снова замужем за другим человеком.

Чарльз – сын Дэвида. Завтра он вместе с Дэвидом уедет домой.

Домой! А для Ребекки дом – там, где Джулиан. Где бы он ни был.

– Да, – согласилась она, – так будет лучше всего.

Граф встал и протянул ей руку.

– Пойдем в дом, Ребекка, – сказал он. – Ты можешь простить.

– Я хочу еще немного побыть здесь, – возразила она.

– Сейчас зима и сыро, – заметил граф. – Не та погода, чтобы здесь сидеть.

– Однако наступит лето. Розы опять расцветут.

Свекор наклонился, крепко взял ее за руку и заставил подняться.

– Когда это произойдет, Ребекка, ты, если захочешь, сможешь сидеть здесь день напролет. А сейчас тебе лучше войти в дом.

Но когда они приблизились к дверям, в них появился Джулиан, и граф высвободил ее руку.

– Она насквозь продрогла, Джулиан, – сказал он. – Я бы посоветовал тебе войти с ней в дом.

– Да, похоже, моя жена простыла, – сказал Джулиан. Он взял Ребекку за руку, и они вслед за графом вошли в дом. – Может быть, нам, Бекка, пойти в гостиную?.. И поговорить?.. Тебе отец рассказал о мнении епископа?

Ребекка шла рядом с Джулианом, и ей до сих пор не верилось, что миновали годы и что все это время она считала его погибшим. Нет, видимо, где-то в глубине души она всегда знала, что он жив. Она улыбнулась ему.

– Да, – ответила она. – Мне уже сообщили приятную новость. Я рада, что все практически улажено. Мне сказать, чтобы принесли чай, Джулиан? Нам надо бы хорошо побеседовать. Правда? Только нам вдвоем? Когда ты вчера явился ко мне в спальню, я все еще не пришла в себя, я все еще была в шоке. Ты себе представить не можешь, что я испытала, когда вошла в библиотеку и увидела там тебя. Я до сих пор не уверена, что все это происходит наяву.

– О, Бекка, ты можешь поверить в это. – Джулиан опустил руку Ребекки и обнял ее за талию. Так он поступал часто. Это всегда смущало Ребекку. Она нередко бранила его за это. «Что будет, если нас увидит твой отец? – говорила она. – Или слуги?» Джулиан обычно отвечал с ухмылкой, что слуг следует послать ко всем чертям. Что же касается отца, то граф скорее всего прекрасно помнит, что это значит – иметь молодую прелестную жену. Ребекке подобные слова казались очень непристойными. И все же это было великолепно. «Ничто человеческое мне не чуждо, – говорил он ей на ухо. – И как только мы закроем за собой двери в спальню, я это тебе докажу».

Он и сейчас не терял времени. Джулиан прикрыл дверь гостиной, прижался к ней спиной, схватил Ребекку за руки, притянул ее к себе, обнял и поцеловал.

Ей всегда нравилась такая близость, если бы все этим и заканчивалось, думала она, и не было бы всего того неприятного, что он делал с ней в ее постели, то она считала бы всю интимную сторону брака истинным блаженством.

Ребекка уступила его поцелуям, прижалась к Джулиану, обняла его за шею и сама стала его целовать, сосредоточив на нем все свои мысли, всю свою энергию. Он ее муж. Ее возлюбленный.

– Успокойся, любимая, успокойся, – сказал он, глядя на нее с ленивой усмешкой, которая сейчас всколыхнула в ней боль внезапных воспоминаний. – Если ты такая нетерпеливая, то нам лучше сразу лечь в постель.

– Нет-нет, – поспешно возразила она. – Давай пока ограничимся разговором, Джулиан. Давай говорить, говорить и говорить. Я хочу знать все об упущенных годах. – Она взяла его за руку, сжала его ладонь – такую знакомую, более широкую, чем ладонь Дэвида, – и повела его за собой к «любовному гнездышку», как именуют кресло для двоих.